Неточные совпадения
Лука Лукич. Не приведи
бог служить по ученой части! Всего боишься: всякий мешается, всякому хочется показать, что он тоже умный человек.
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого в порядочный дом! Слава
Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены в моей скромности до поры до времени, — продолжал он. — Я сам был молод и
служил в военной службе: знаю, что в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.
— Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <на> вас, а так как вы хотели бы
послужить, как говорите сами, так вот богоугодное дело. Строится в одном месте церковь доброхотным дательством благочестивых людей. Денег нестает, нужен сбор. Наденьте простую сибирку… ведь вы теперь простой человек, разорившийся дворянин и тот же нищий: что ж тут чиниться? — да с книгой в руках, на простой тележке и отправляйтесь по городам и деревням. От архиерея вы получите благословенье и шнурованную книгу, да и с
Богом.
У него уж набралось бы опять, да он говорит: «Нет, Афанасий Иванович, [То есть Васильевич.]
служу я теперь уж не себе и <не> для себя, а потому, что
Бог так <судил>.
— А Пробка Степан, плотник? я голову прозакладую, если вы где сыщете такого мужика. Ведь что за силища была!
Служи он в гвардии, ему бы
бог знает что дали, трех аршин с вершком ростом!
Марья Ивановна, оставшись наедине с матушкою, отчасти объяснила ей свои предположения. Матушка со слезами обняла ее и молила
бога о благополучном конце замышленного дела. Марью Ивановну снарядили, и через несколько дней она отправилась в дорогу с верной Палашей и с верным Савельичем, который, насильственно разлученный со мною, утешался по крайней мере мыслию, что
служит нареченной моей невесте.
Я не старалась,
бог нас свел.
Смотрите, дружбу всех он в доме приобрел:
При батюшке три года
служит,
Тот часто бе́з толку сердит,
А он безмолвием его обезоружит,
От доброты души простит.
И между прочим,
Веселостей искать бы мог;
Ничуть: от старичков не ступит за порог;
Мы ре́звимся, хохочем,
Он с ними целый день засядет, рад не рад,
Играет…
— Да-а, все
богу служат, а человеку — никто!
«Кончу университет и должен буду
служить интересам этих быков. Женюсь на дочери одного из них, нарожу гимназистов, гимназисток, а они, через пятнадцать лет, не будут понимать меня. Потом — растолстею и, может быть, тоже буду высмеивать любознательных людей. Старость. Болезни. И — умру, чувствуя себя Исааком, принесенным в жертву — какому
богу?»
— Нуко-сь, Николай Павлыч,
послужи богу-то, — громко сказал Панов.
— Ты — честно, Таисья, все говори, как было, не стыдись, здесь люди
богу служить хотят, перед
богом — стыда нету!
«И знает
бог, и видит свет:
Он, бедный гетман, двадцать лет
Царю
служил душою верной...
И сам Яков только
служил за столом, лениво обмахивал веткой мух, лениво и задумчиво менял тарелки и не охотник был говорить. Когда и барыня спросит его, так он еле ответит, как будто ему было
бог знает как тяжело жить на свете, будто гнет какой-нибудь лежал на душе, хотя ничего этого у него не было. Барыня назначила его дворецким за то только, что он смирен, пьет умеренно, то есть мертвецки не напивается, и не курит; притом он усерден к церкви.
И еще то вспомни, что и ангелы Божии несовершенны, а совершен и безгрешен токмо един
Бог наш Иисус Христос, ему же ангелы
служат.
Ужас был всеобщий, так что в мае 1846 г. по всей колонии
служили молебны, прося
Бога о помощи.
— Да
бог его знает… Он, кажется,
служил в военной службе раньше… Я иногда, право, боюсь за моих девочек: молодо-зелено, как раз и головка закружится, только доктор все успокаивает… Доктор прав: самая страшная опасность та, которая подкрадывается к вам темной ночью, тишком, а тут все и все налицо. Девочкам во всяком случае хороший урок… Как вы думаете?
— Вот уж сорочины скоро, как Катю мою застрелили, — заговорила Павла Ивановна, появляясь опять в комнате. — Панихиды по ней
служу, да вот собираюсь как-нибудь летом съездить к ней на могилку поплакать… Как жива-то была, сердилась я на нее, а теперь вот жаль! Вспомнишь, и горько сделается, поплачешь. А все-таки я благодарю
бога, что он не забыл ее: прибрал от сраму да от позору.
Если бы помиловал
Бог и оставил в живых, стал бы сам
служить вам, ибо все должны один другому
служить».
Служим мы ей, а ей это тягостно: «Не стою я того, не стою, недостойная я калека, бесполезная», — а еще бы она не стоила-с, когда она всех нас своею ангельскою кротостью у
Бога вымолила, без нее, без ее тихого слова, у нас был бы ад-с, даже Варю и ту смягчила.
— Известно, доволен. В контору-то у нас не всякий попадает. Мне-то, признаться, сам
Бог велел: у меня дядюшка дворецким
служит.
— Хвалился ты, что
Богу послужить желаешь, так вот я тебе службу нашла… Ступай в Москву. Я уж написала Силантью (Стрелкову), чтоб купил колокол, а по первопутке подводу за ним пошлю. А так как, по расчету, рублей двухсот у нас недостает, так ты покуда походи по Москве да посбирай. Между своими мужичками походишь, да Силантий на купцов знакомых укажет, которые к Божьей церкви радельны. Шутя недохватку покроешь.
—
Богу я
послужить желаю… в монастырь бы…
— Где уж, сударыня, мне; я и ступить-то в барских хоромах не умею. Вот кабы
Богу послужить!
— А ты господам хорошо
служи — вот и
Богу этим
послужишь. Бог-то, ты думаешь, примет твою послугу, коли ты о господах не радеешь?
— Устроилась, слава
Богу. Вот здесь у князя М. М. в экономках
служу. — Она указала на великолепную виллу, в глубине сада, обнесенного каменным забором. — По крайней мере, место постоянное. Переезжать не надо.
— Имею желание
Богу послужить.
Я тогда еще верил по — отцовски и думал, что счеты отца сведены благополучно: он был человек религиозный, всю жизнь молился, исполнял долг, посильно защищал слабых против сильных и честно
служил «закону».
Бог признает это, — и, конечно, ему теперь хорошо.
Нельзя отрицать сферы оккультного, но оккультные знания и оккультная практика могут
служить разным
богам, могут быть бытием, а могут оказаться и небытием.
Старинная речь: кто может стать против
бога и великого Новагорода —
служить может доказательством его могущества.
— Да уж четвертые сутки… Вот я и хотел попросить тебя, Степан Романыч, яви ты божецкую милость, вороти девку… Парня ежели не хотел отодрать, ну,
бог с тобой, а девку вороти.
Служил я на промыслах верой и правдой шестьдесят лет, заслужил же хоть что-нибудь? Цепному псу и то косточку бросают…
В нашем краю ничего нет особенно любопытного. Слава
богу, старики кой-как держатся. Евгений вместе со мной дружески вам жмет руку. Поклонитесь нашим, [В Красноярске, где
служил Казимирский, жили тогда декабристы В. Л. Давыдов, М. Ф. Митьков, М. М. Спиридов.] скажите наш привет вашим домашним.
— Вот у меня сын гимназист — Павел. Приходит, подлец, и заявляет: «Папа, меня ученики ругают, что ты полицейский, и что
служишь на Ямской, и что берешь взятки с публичных домов». Ну, скажите, ради
бога, мадам Шойбес, это же не нахальство?
— Конечно, нет, gnadige Frau. Но, понимаете, мой жених Ганс
служит кельнером в ресторане-автомате, и мы слишком бедны для того, чтобы теперь жениться. Я отношу мои сбережения в банк, и он делает то же самое. Когда мы накопим необходимые нам десять тысяч рублей, то мы откроем свою собственную пивную, и, если
бог благословит, тогда мы позволим себе роскошь иметь детей. Двоих детей. Мальчика и девочку.
Он сказал: „Карл хороший работник, и скоро он будет моим Geselle!“, [подмастерьем (нем.).] но… человек предполагает, а
бог располагает… в 1796 году была назначена Konskription, [рекрутский набор (нем.).] и все, кто мог
служить, от восемнадцати до двадцать первого года, должны были собраться в город.
— Какого звания — мужик простой,
служить только
богу захотел, — а у нас тоже житье-то! При монастыре
служим, а сапогов не дают; а мука-то ведь тоже ест их, хуже извести, потому она кислая; а начальство-то не внемлет того: где хошь бери, хоть воруй у
бога — да!.. — бурчал старик. Увидев подъехавшего старика Захаревского, он поклонился ему. — Вон барин-то знакомый, — проговорил он, как-то оскаливая от удовольствия рот.
— Нет, не был! Со всеми с ними дружен был, а тут как-то перед самым их заговором, на счастье свое, перессорился с ними! Когда государю подали список всех этих злодеев, первое слово его было: «А Коптин — тут, в числе их?» — «Нет», — говорят. — «Ну, говорит, слава
богу!» Любил, знаешь, его, дорожил им. Вскоре после того в флигель-адъютанты было предложено ему — отказался: «Я, говорит, желаю
служить отечеству, а не на паркете!» Его и послали на Кавказ: на,
служи там отечеству!
Кормилицу мою, семидесятилетнюю старуху Домну,
бог благословил семейством. Двенадцать человек детей у нее, всё — сыновья, и все как на подбор — один другого краше. И вот, как только, бывало, пройдет в народе слух о наборе, так старуха начинает тосковать. Четырех сынов у нее в солдаты взяли, двое
послужили в ополченцах. Теперь очередь доходит до внуков. Плачет старуха, убивается каждый раз, словно по покойнике воет.
Ну, да этот убогонький, за нас
богу помолит! — думает Марья Петровна, — надо же кому-нибудь и
богу молиться!.."И все-то она одна, все-то своим собственным хребтом устроила, потому что хоть и был у ней муж, но покойник ни во что не входил, кроме как подавал батюшке кадило во время всенощной да каждодневно вздыхал и за обедом, и за ужином, и за чаем о том, что не может сам обедню
служить.
Но они
служили своему нелепому, неведомому
Богу — мы
служим лепому и точнейшим образом ведомому; их
Бог не дал им ничего, кроме вечных, мучительных исканий; их
Бог не выдумал ничего умнее, как неизвестно почему принести себя в жертву — мы же приносим жертву нашему
Богу, Единому Государству, — спокойную, обдуманную, разумную жертву.
Где он ни
служил — это только одному
богу известно.
Николай Чудинов — очень бедный юноша. Отец его
служит главным бухгалтером казначейства в отдаленном уездном городке. По-тамошнему, это место недурное, и семья могла содержать себя без нужды, как вдруг сыну пришла в голову какая-то"гнилая фантазия". Ему было двадцать лет, а он уже возмечтал! Учиться! разве мало он учился! Слава
богу, кончил гимназию — и будет.
— Сила большая-с; слава
богу, можно нам
служить усердно и покойно! — подхватил правитель канцелярии, зажмуривая глаза.
От этой беседки, в различных расстояниях, возвышались деревянные статуи олимпийских
богов, какие, может быть, читателям случалось видать в некогда существовавшем саду Осташевского, который
служил прототипом для многих помещичьих садов.
Не зная, как провести вечер, он решился съездить еще к одному своему знакомому, который,
бог его знает, где
служил, в думе ли, в сенате ли секретарем, но только имел свой дом, жену, очень добрую женщину, которая сама всегда разливала чай, и разливала его очень вкусно, всегда сама делала ботвинью и салат, тоже очень вкусно.
— Непременно
служить! — подхватил князь. — И потом он литератор, а подобные господа в черном теле очень ничтожны; но если их обставить состоянием, так в наш образованный век, ей-богу, так же почтенно быть женой писателя, как и генерала какого-нибудь.
— Ну, ну, друг мой, успокойся! ведь я так только.
Послужи, воротись сюда, и тогда что
бог даст; невесты не уйдут! Коли не забудешь, так и того… Ну, а…
«Обещаюсь и клянусь Всемогущим
Богом, перед святым Его Евангелием, в том, что хощу и должен его императорскому величеству, самодержцу всероссийскому и его императорского величества всероссийского престола наследнику верно и нелицемерно
служить, не щадя живота своего, до последней капли крови, и все к высокому его императорского величества самодержавству, силе и власти принадлежащия права и преимущества, узаконенныя и впредь узаконяемыя, по крайнему разумению, силе и возможности, исполнять.
Именно: говорили иные, хмуря брови и
бог знает на каком основании, что Николай Всеволодович имеет какое-то особенное дело в нашей губернии, что он чрез графа К. вошел в Петербурге в какие-то высшие отношения, что он даже, может быть,
служит и чуть ли не снабжен от кого-то какими-то поручениями.